Президент перед лицом образцовой среды

Средний класс не любит официозной фальши, ориентирован на западные ценности, державность и не верит масштабным проектам

Фото - AP

Жанр общения президента с народом посредством ответов на вопросы исчерпал себя. Во всяком случае, так уже второй год пишут российские аналитики, причем даже не оппозиционные, а вполне лояльные. Вот и на этот раз основная реакция экспертного сообщества была вполне вялой — разве что оговорки Путина одних расшевелили, а других заставили задуматься: нет ли в них какого умысла, какого послания «для тех, кто понимает»? При этом главной загадкой остается реакция самих людей — то есть тех, с кем именно общался президент.

Важное наблюдение, что, именно когда жанр исчерпал себя, когда публику перестал остро волновать вопрос «кто такой мистер Путин» и чего от него ждать, эффект от «прямых линий» оказался не меньшим, но принципиально другим. Страна слушает Путина и ощущает, что всё на месте, всё нормально. Что-то вроде сеанса гипноза. Впрочем, и это наблюдение было сделано два года назад. И тоже непонятно, на чем оно основано.

В этом смысле крайне интересно все-таки попытаться понять, как реагируют люди из разных социальных кластеров на Путина и его слова. Что именно волнует людей, какие вопросы и ответы вызывают интерес, а на каких происходит затухание. Фонд эффективной политики во время «прямой линии» провел весьма любопытное социологическое исследование. Были выбраны представители «образцовой среды» — той самой, о которой глава фонда Глеб Павловский говорил как о группе, не признающей ничьего главенства, ничьего лидерства, группе, которая задает эстетические критерии и оценивает все окружающее с точки зрения стиля и образца. Так вот, реакцию выбранных представителей именно этой среды на «прямую линию» президента и замерило это исследование. Выборка осуществлялась по следующим критериям: возраст 25–30 лет, высшее образование, материально благополучные (критерий благополучия — иномарка стоимостью 15–30 тыс. долларов), ежедневно пользуются интернетом и являются аудиторией хотя бы одного из «респектабельных» СМИ («Эксперт», «Профиль», «Коммерсантъ», «Газета.ru», EuroNews, РБК, «Эхо Москвы», BBC).

Нравится — не нравится, верю — не верю

Итак, какие ответы вызвали наибольшую положительную реакцию аудитории. В первую очередь те, где Путин прямо или косвенно говорил о позиции невмешательства государства в частную жизнь граждан. В частности, высказывание президента против налога на бездетность набрало самый высокий положительный балл. Кстати, тут важен не только сам факт отказа, но и то, в какой форме он это сделал: «У нас был такой налог в советские времена. Думаю — не думаю, убежден: закон не может быть не моральным. Закон всегда морален. Иначе это плохой закон. Мне представляется, что введение закона о налоге на бездетность не имеет под собой моральных оснований и принят быть не может». То есть как раз обоснование через мораль частного права человека, утверждение первенства закона и отчасти отталкивание от советской парадигмы и обосновали положительную реакцию «образцовой среды».

Кроме темы вмешательства государства в частную жизнь граждан очевидно высокий положительный балл получили те ответы, где Путин говорил о сближении (интеграции) с Западом, но ровно в той же степени поддержку получили ответы, где президент исходил из позиции державничества. То есть для этой среды прозападные симпатии и желание более тесной интеграции в Европу не исключают государственничества, а естественно сочетаются с ним.

Сырьевой характер российской экономики, работа правоохранительных органов, рост межнациональных проблем — все это вызывает у «образцовой среды» недовольство, а потому там, где президент критиковал эти сферы, был явно плюсовой результат. Однако в этот набор не попала тема бюрократии. Но вряд ли из этого стоит делать вывод, что представители «образцовой среды» довольны бюрократией и чиновничьим произволом — совсем наоборот, очевидно, что недовольны, и очевидно, что раздражены. Но затасканность, дежурность темы борьбы с бюрократией, фальшивость ее подачи оказывается ключевой для оценки. Впрочем, шутки и «живинки» Путина хоть и оценивались в целом положительно, больших значений не дали.

Собственно, это едва ли не важнейший тренд реакции выбранной аудитории. Там, где Путин говорил штампами, там, где в его словах слышалась официозная фальшь, — там были самые большие отрицательные значения. Кроме того, низкие результаты дали те ответы Путина, где он вместо простого и очевидного (для аудитории) ответа рисовал сложную картину. В частности, по социальным вопросам. Ответ Путина на вопрос о прожиточном минимуме («Проблема для правительства заключается в том, что минимальный размер оплаты труда привязан законодательством к различным социальным и прочим выплатам. От него все считается. И когда правительство начинает подводить, считать общие расходы в экономике, получается, что оно не в состоянии выполнить это обязательство») дал один из самых низких показателей, в частности, потому, что этим людям ясно: тут нет и не может быть никаких сложностей — прожиточный минимум должен быть обеспечен законом. Недоверие вызывали и ответы, связанные с презентацией Путиным масштабных проектов.

Кроме оценок конкретных ответов исследование дало и еще один весьма неожиданный результат. Чем больше говорил президент, тем больше положительных реакций вызывали его ответы. И это при том, что «прямая линия» длилась почти три часа. В первую очередь это говорит о том, что президент постепенно убедил аудиторию (представителей «образцовой среды»), что он не чужой им и что они говорят не на разных языках. И это вполне неожиданный результат. По другим замерам, эта группа скептически относится к власти вообще и особенно к стилю власти, она ощущает свою эстетическую чуждость ей. Более того, именно эта группа менее всего склонна отделять президента от власти, выводя его за рамки бюрократии.

То есть, как оказалось, президент вполне может рассчитывать на внимание и понимание «образцовой среды». Впрочем, возможно, это будет иметь значение не в ближайшем будущем, а потом. После 2008 года.